Ксенофонт СануковКсенофонт Сануков
ФИННО-УГОРСКИЕ
НАРОДЫ РОССИИ ДО 1917 ГОДА:
ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИОГРАФИИ
Доклад на
международном конгрессе Historia
Fenno-Ugrica II, Tallinn, 1998
(октябрь 1998
года)
Финно-угорский мир в конце ХХ века переживает широко развернувшиеся процессы национального возрождения. В связи с этим у представителей гуманитарных наук, изучающих народы этой группы, наблюдается большой подъем интереса к этническим проблемам, в том числе и в историческом разрезе.
В огромном этническом многообразии мира мы выделяем родственные финно-угорские народы России и пытаемся рассмотреть этапы их многовековой истории. При этом большой интерес представляют проблемы историографии истории этих народов в их взаимоотношениях с Россией на протяжении столетий до революции 1917 года. Это особо значимо в связи с тем, что финно-угры первыми в сравнении с другими нерусскими народами оказались втянутыми в орбиту русской государственности.
Развитие нерусских, в их числе финно-угорских народов, их взаимоотношений с Российским государством, с русским народом в советской (российской) исторической и социально-политической литературе представлено в довольно искаженном виде. Некоторые думают, что это относится лишь к эпохе после 1917 года. Между тем фальсификации, отступления от исторической правды коснулись не только советского периода, но и многих страниц многовековой дореволюционной истории, в первую очередь таких, как происхождение различных народов, их присоединение к России, национально-освободительные движения, деятельность дореволюционных просветителей, уровень культурно-исторического развития того или другого народа перед революцией и др.
С позиций нового исторического мышления, научной объективности предстоит внимательно изучить и переосмыслить весь исторический путь финно-угорских народов. Естественно, постановка этих задач предполагает, что исследования должны быть обращены и к глубинным историческим корням формирования такого феномена, как многонациональность России, к месту, роли, участию финно-угров в развитии Российского государства.
Большевистская национальная политика не была основана на отказе от принципиальной имперской линии царского самодержавия в национальном вопросе, а по существу продолжила её(1). В целом окидывая взглядом всю ретроспективную историю народов России, нельзя не принимать в расчет события, связанные с их вхождением в состав России, и многовековое имперское наследие царизма, когда игнорировались интересы нерусских народов, по отношению к ним проводилась колониальная политика.
Финно-угорские народы России, как и другие “инородцы”, в течение длительного времени в российской историографии не были предметом специальных научных исследований. Определенное историографическое, а больше источниковедческое значение для современных исследователей имеют сообщения об этих племенах и народах в русских летописях, начиная с “Повести временных лет” и кончая летописными сводами конца ХУ1 века (“Царственная книга”), в исторической беллетристике того времени (“Повесть о погибели Русской земли”, “История о великом князе Московском” Андрея Курбского, “История о Казанском царстве” и др.). Одновременно появились западно-европейские историографические традиции в освещении финно-угорских народов (Сигизмунд фон Герберштейн, Николас Витзен и др.).
Крупнейший немецкий мыслитель Г.В.Лейбниц впервые высказал мысль о финно-угорской родственной группе народов (2). Опираясь на это, Ф.Страленберг и Г.Бреннер попытались обосновать это, используя разнообразный материал (3). Затем более основательно это сделали, привлекая и исторические сведения, Й.Э. Фишер и В.Л.Шлёцер.
В ХYIII веке в России отдельные сведения о финно-угорских народах публиковались в общих географических и этнографических описаниях народов Восточной Европы и Сибири, в записках участников Академических экспедиций (4). При этом уже в середине ХУ111 века В.Н.Татищев (5) и М.В. Ломоносов (6) отмечали общность происхождения и языковое родство финнов, эстонцев, карел, черемис, зырян и других народов северо-восточной Европы.
На основе идей Лейбница зародилось финно-угроведение. Оно появилось на свет преимущественно как филологическая дисциплина, в то же время с самого начала было тесно связано с этнографией (в широком понимании, включая и фольклористику, и этническую историю и др. ). Сердцевиной стало учение о языковом родстве, общем происхождении, историко-культурных связях родственных народов, расположенных как непосредственно в Европе, так и на стыке Европы и Азии. Оформление финно-угроведения как комплексного научного направления относится к концу XYIII - началу XIX вв. Но накопление исторических сведений происходило в предшествовавший период (сообщения скандинавских саг о схожести языка легендарного Бьярмланда с финским, упоминания европейских хроник о языковом родстве венгров с “Югрой” и т.п.). На основе гипотезы Лейбница о языковых семьях, учения Гердера об этнической самобытности, постулатов сравнительного языкознания сформировались методологические принципы финно-угроведения. Особую роль в этом сыграли историческая школа Геттингенского университета, лингвистическая школа университета Уппсала, труды венгров Шайновича и Дьярмати.
В то же время сложилась российская историческая наука, которая, при всей своей обращенности только к русской истории, не могла пройти мимо факта нахождения под российской юрисдикцией и многих нерусских, в том числе финно-угорских народов. С точки зрения формирования Российской империи события, связанные с завоеванием, покорением, присоединением этих народов к России, включались в общий контекст исторического повествования и Н.М. Карамзиным, и С.М.Соловьевым, и В.О. Ключевским, и другими.
Во второй половине Х1Х века в исторической науке было обосновано место региональной истории, появились отдельные историко-этнографические очерки, посвященные историческому прошлому и современному (второй половины Х1Х века) состоянию некоторых народов. Среди них видное место занимает серия книг профессора Казанского университета И.Н.Смирнова о восточно-финских народах: "Черемисы", "Вотяки", "Мордва", "Пермяки" (7), удостоенные престижной тогда Уваровской премии и переведенные на французский язык (8). Они в определенной мере не потеряли своей научной значимости и по сей день. В это же время появилось крупное исследование Н.Н.Харузина о кольских саамах (лопарях), удостоенное Золотой медали Русского географического общества.(9). Несколько значительных публикаций появилось о мордве (10).
Центральной, стержневой сюжетной линией в таких работах, как правило, было описание приобщения "инородцев" к русской государственности и русской культуре, темпов обрусения, успехов или неуспехов ассимиляционной политики (11). Общее, что объединяло чисто исторические и историко-этнографические исследования о нерусских народах - это их русоцентризм. Финно-угры и другие "инородцы" предстают в них не как самостоятельные субъекты истории, а лишь как объекты воздействия русской политики, русской культуры, христианизации и обрусения. Им отказывали в историчности.
Некто А.Мартынов писал: “Недалеко то время, когда мордовское племя совершенно сольется с великорусским и след его исчезнет. Надо пожелать этого и другим финским племенам, более упорным в своей народности, каковы чуваши (в Х1Х веке многие ученые относили их к финно-уграм. - К.С.), черемисы и прочие. Жаль следа исторических народов, оставивших памятники письменности и искусств; когда же подобные, упоминаемые нами народцы, почти полудикие, поглощаются сильнейшим и более образованным племенем - жалеть тут не приходится”(12).
К середине - второй половине Х1Х столетия относится окончательное формирование финно-угроведения как комплекса научных направлений, изучающих родственные народы. Особенно важное значение в этом имели труды венгра Антала Регули, финнов Шёгрена и Кастрена. Примечательная черта их научного творчества, обращенного к финно-уграм России - дополнение лингвистических наблюдений материалами фольклора, этнографии, истории. Чуть позже получают развитие археологические исследования, специально связанные с финно-угорской тематикой (основатель этого направлениия - финн Й. Аспелин). Тем самым финно-угроведение обретает системный, комплексный характер, происходит расширение его функций. Исследователь истории финно-угроведения Стипа отмечал переход в конце Х1Х века этой отрасли знания от научного романтизма к позитивизму(13).
Но мифологизация и мистификация культурно-исторического развития финно-угров в связи с этим не уходит совсем в прошлое, а смещается географически, - в регионы восточно-финских народов. Конкретно оно развивается в творчестве представителей самих этих народов, которые включаются в научную жизнь (сначала на уровне собирательства, а затем и собственно научных обобщений) с конца Х1Х века. В частности, это проявилось в разработке таких сюжетов, как “золотой век“ древних угро-финнов, “Великая Биармия”, отождествление летописной “Мери” и мари (черемис) и т.д.
Большое место в финно-угорских исследованиях заняла тогда проблема прародины - как в целом всей языковой семьи, так и отдельных конкретных народов. При этом где только не помещали эту прародину: и в Арктической зоне, и на Алтае, и в Передней Азии, и даже в Африке. Но постепенно, главным образом с помощью метода лингвистической палеонтологии, возобладала общепринятая точка зрения о европейской прародине финно-угров - между Волгой и Уралом, с добавлением у некоторых исследователей бассейна Оки.
В начале ХХ вв. у финно-угорских народов России (исключая самые малочисленные) зародилась национально-демократическая интеллигенция, стало развиваться просветительское движение. Его деятели свои усилия направляли не просто на распространение элементарной грамотности среди своих сородичей, но на пробуждение национального достоинства и самосознания. В этом они большое место отводили собиранию и публикации сведений об историческом прошлом родных народов. Из фонда народной памяти они извлекали и делали достоянием общественности исторические мифы, песни, предания, легенды, особенно о родо-племенных богатырях, боровшихся за свободу своих соплеменников, за свободу своей родной земли, против завоевателей. Наряду с этим они большое внимание уделяли собиранию и обобщению сведений о современном им этническом состоянии родных народов, их духовной и материальной культуры, подавая материал в историческом освещении(14).
Марийцы В.Васильев и П.Глезденев, удмурты И.Михеев и Г.Верещагин, коми Г.Лыткин, мордвин М.Евсевьев и другие учителя и священники на волне подъема российского демократического движения начала ХХ века стали деятелями национальных движений, провозвестниками этнического пробуждения. Их обращенность к исторической мифологии была продиктована не просто интересом к прошлому, а в первую очередь нацеленностью в будущее: если есть у народа прошлая история, зафиксировавшаяся в народной памяти, значит будет у него и будущая история. Вопросы этнической истории, исторические мифы своих народов просветители использовали для исторического обоснования нации, ее места в истории, в общем цивилизационном потоке. Они хорошо понимали, что только сбросив с себя путы навязанного извне русификаторами комплекса национально-исторической неполноценности, народы могут воспрянуть духом, ощутить свое историческое место среди других. Национальное возрождение идет через осознание народом своей исторической значимости.
Многие дореволюционные российские этнографы и историки, настроенные шовинистически, подтасовывая и тенденциозно подавая факты и наблюдения, пытались доказать "неисторичность" угро-финнов. Вот почему, чтобы показать, что и у этих народов была достойная внимания история, просветители обратились к исторической памяти бесписьменных в прошлом народов. Только через познание собственной истории, через оживление в исторической этнической памяти событий, фактов, вех, имен, достойных национальной гордости, может возродиться любой народ к новому историческому творчеству. Видный марийский просветитель В.М. Васильев отмечал, что в его публикациях в "Марла календарях" проявилось "осознание народом мари в себе прежде всего человека, человеческого достоинства, былого могущества, оставившего следы в исторической жизни"(15).
На этом фоне в конце ХIХ - начале ХХ вв. много было сделано по пропаганде финно-угорского родства. Финские, эстонские и венгерские ученые часто выезжали в экспедиции к своим восточным родственникам. Особенно большая роль принадлежала в этом созданному в 1883 году Финно-угорскому обществу в Гельсингфорсе, ставшему крупным научным центром. Многие из местных интеллигентов из среды восточно-финских народов благодаря его влиянию более углубленно и заинтересованно стали изучать историю, этнографию, культуру своих народов. Известно, что еще под воздействием трудов А.Шегрена занялся собирательской работой один из первых коми ученых Г.Лыткин, внесший затем большой вклад в науку. Характерно признание первого марийского историка Ф.Егорова: на это занятие его подтолкнуло общение с финским исследователем Уно Холмбергом и помощь ему во время его экспедиционной работы среди марийцев по сбору сведений об их верованиях. Большое воздействие на пробуждение интереса у зарождавшейся восточно-финской интеллигенции к историко-языковым проблемам родных народов оказала книга М. П. Веске “Славяно-финские культурные отношения по данным языка” (Казань, 1892).
Большое место в финно-угорских исследованиях этого времени заняла проблема праязыка (Э.Сетяля и др.).
После Октябрьского переворота проводилась усиленная работа по внедрению марксистского “материалистического понимания истории” народов, партийно-классового подхода к объяснению исторических процессов; вместе с тем некоторое время продолжали действовать старые школы и направления. На основе собранных еще до революции материалов некоторые исследователи в это время написали и издали книги. Например, казанский профессор Н.В.Никольский опубликовал ряд работ по истории и этнографии марийского и других народов Поволжья и Приуралья(17).
Финские ученые в этот период, несмотря на ограничение, а затем прекращение возможностей непосредственно общаться со своими восточными родственниками, продолжали серьезные исследования и публикации. В частности, Уно Сирелиус в это время обосновывал перспективную мысль о расширении функций финно-угроведения, о том, что родство и общие черты финно-угорских народов надо искать не только по лингвистическим материалам, а много для этого может дать изучение этнической истории, этнографии, культурно-исторических процессов прошлых веков (18). В Финляндии образовалось научно-исследовательское учреждение “Suomen suku”. Были изданы обобщающие работы о родственных народах с подробным обращением к их истории.(19).
После Российской революции произошло постепенное разъединение сил финно-угроведов. В Финляндии, Эстонии, Венгрии традиционные исследования хотя и продолжались, но не происходило обновления и обогащения их источниковой базы, относящейся к восточным народам родственной семьи. В 1920-х годах по инерции в СССР финно-угорские исследования еще продолжались, в некоторых аспектах их фронт даже расширился: в Ленинграде было образовано Общество исследователей культуры финно-угорских народов, на местах были созданы краеведческие общества и даже была предпринята по инициативе выдающегося деятеля удмуртской культуры Кузебая Герда (К.П.Чайникова) попытка их объединения.
В 20-х годах исследователи совершили значительный отход от русоцентризма в исторической науке, которая, как отмечал М.Н.Покровский, “насквозь великодержавна”, на все исторические процессы в стране “смотрит с московской колокольни”. "Школа Покровского" в освещении формирования Российской империи, положения в ней нерусских народов занимала вполне определенную позицию. Она показывала насильственное завоевание Москвой нерусских народов. Сам М.Н.Покровский, например, писал: "Великороссия построена на костях «инородцев»"(20). Обращаясь в глубины истории, М.Н.Покровский и его ученики отмечали, что великорусская народность сформировалась в значительной мере за счет покорения и ассимиляции финно-угорских племен (некоторые даже считали, что этот компонент составлял в русском народе до 80%).
Правда, представители старой русской историографии возражали против таких суждений, борясь за “чистоту” русской нации. Например, известный этнограф Д.К.Зеленин, немало страниц своих исследований посвятивший финно-угорским сюжетам, тем не менее в 1927 году в книге, изданной в Германии, писал: “Еще и в наши дни довольно широко распространено мнение, что русский народ появился в результате смешения славян и финно-угорских племен. С этой точкой зрения ни в коем случае нельзя согласиться... Нет никаких оснований считать, что в образовании русского народа финно-угорские элементы играли значительную роль”(21).
В исторической литературе 20-х годов правдиво отражалось жестокое подавление царскими войсками сопротивления, национально-освободительной борьбы нерусских народов, в частности в Поволжье и Приуралье, во второй половине ХУ1 века. Царская Россия в традициях демократической дореволюционной печати образно продолжала называться "тюрьмой народов".
Правда, при этом уже на рубеже 20 - 30-х годов начала проявляться односторонность, политическая тенденциозность. Обоснованно отмечая политику закабаления, ущемления национального достоинства "инородцев" в дореволюционной России, многие из историков, которые всё больше становились не учеными, а частью идеологического, пропагандистского аппарата Коммунистической партии, стали видеть и показывать во всей дореволюционной истории страны и её подданных только темные стороны. Уже входило в традицию игнорировать, замалчивать, что в отдельных моментах в состоянии нерусских народов имелись, особенно в последние десятилетия Х1Х и в начале ХХ века, определенные позитивные изменения. В частности, это касалось так называемой "системы Ильминского" по обучению детей "инородцев" Поволжья, Урала, Сибири на родных языках. Она стала характеризоваться исключительно отрицательно, как реакционная, миссионерская, русификаторская. Конечно, в основе этой системы лежали русификаторские, христианизаторские цели. Но объективно, независимо от цели, с какой был допущен в школы родной язык, сам по себе этот фактор сыграл весьма положительную роль в распространении элементарной грамотности, образования, в подготовке первых учителей, как зачатка национальных отрядов интеллигенции из среды финно-угорских и тюркских народов.
Впрочем, отрицание возможности чего-либо положительного в дореволюционной истории было характерно больше для молодых кадров, вступавших в науку под марксистскими знаменами. А параллельно еще продолжала развиваться линия, представленная старой интеллигенцией. В 20-х годах образованные люди из среды самих финно-угорских народов (это именно те, кого можно назвать продуктом "системы Ильминского"), включившиеся в просветительское движение еще до революции, теперь ставшие "внутренними эмигрантами", большое внимание уделяли изучению и пропаганде истории, языка, народного творчества, национальной культуры. В целом разделяя оценку дореволюционной России как "тюрьмы народов", они положительно писали о "системе Ильминского", о первых шагах родных литератур, сделанных до революции. В исторической науке их усилиями значительно продвинулось изучение этнической истории финно-угорских народов; оно велось с объективных позиций, без партийно-классового подхода. При этом в их творчестве важным был также отход во многих отношениях от русоцентристских позиций. Именно включение в исторические и этнологические исследования представителей самих финно-угорских народов значительно ослабило русоцентризм. Национальные историки пытались писать историю своих народов не так, как это видится из Москвы, глазами русского человека, а с позиций собственных народов(22).
В 20-х годах национальная политика в СССР имела немало положительных аспектов. Хотя тогда проводилась усиленная работа по марксистско-ленинскому перевоспитанию интеллигенции, все же старые "буржуазные" кадры использовались в просвещении и культуре. Они воспользовались этими возможностями, чтобы изучать и пропагандировать историю, культуру, этнографию, фольклор родных народов.
В финно-угорских регионах России тогда стали успешно работать научные общества по изучению этнографии, культуры, языка, истории своих народов. В Ленинграде Общество исследователей культуры финно-угорских народностей (ЛОИКФУН) издало несколько содержательных сборников статей(23).
На рубеже 20 - 30-х годов, укрепившись у власти, Сталин и его сподвижники протянули руки и к науке, в том числе к исторической. К тому же дополнительным условием этого было то, что к этому времени в наличии имелись уже и свои кадры, выращенные в духе марксизма-ленинизма, "пролетарского интернационализма". В условиях полного подчинения науки в СССР политике и идеологии в изучении истории нерусских народов был сделан большой попятный шаг. Тогда прозвучали призывы к борьбе с местным "буржуазным национализмом". Исследования по истории народов оказались под запретом, как "националистические", стали писать только историю соответствующих территорий. Был нанесен серьезный удар по развитию и укреплению духовного единства родственных народов: наложен запрет даже на само упоминание о родстве восточных финно-угров с финнами, эстонцами, венграми, как на проявление "панфинизма" в изучении истории.
Например, в докладе Марийского обкома ВКП(б) на областной партийной конференции в 1934 году с возмущением говорилось о "пропаганде финно-угорской общности" как проявлении "буржуазного национализма" и "панфинизма" в преподавании истории и языка в пединституте: "При преподавании марийского языка изучается история народности мари, происхождение марийского языка. Где логика? Прежде чем учить языку, преподносят историю народности. Я не говорю, что историю марийцев изучать не надо. Нужно изучать, но в определенном размере. Но когда преподаватель преподносит в своей программе сначала историю, а потом переходит к языку, о чем это говорит? Это говорит о попытке внедрить буржуазную точку зрения в самосознание учащихся. А как преподается история мари, марийского языка? Увязывается вопрос марийского языка с другими, говорится о родственной связи мари с финнами, венгерцами и т.д. и т.п. Под каким соусом преподносится рассуждение о таких вещах? Мы не можем допускать, чтобы кафедры высшей школы превратить в кафедры пропаганды буржуазных мнений или людей, которые отражают линию контрреволюционных интеллигентов. За это надо спросить строго"(24).
И спросили. Такие "враги народа", "буржуазные националисты" были репрессированы в большинстве как агенты Финляндии, а некоторые - Эстонии и Венгрии.
Репрессии против национальной интеллигенции в финно-угорских автономных областях, ратовавшей за возрождение своих народов и за установление тесных связей с родственными народами, развернулись уже в начале 30-х годов. К сожалению, приходится констатировать, что в финно-угроведении борьба с "буржуазным национализмом" и шпиономания начались раньше в сравнении с научными направлениями, связанными с изучением других народов. В центральной печати появилась серия погромных статей(25). Сборник ЛОИКФУН, изданный в 1929 году, обозначенный как "вып.1", оказался последним, в 1931 году деятельность Общества была прекращена.
Коммунистическая фракция совета Общества историков-марксистов разработала "Тезисы", в которых среди других задач марксистской исторической науки по борьбе с буржуазной историографией и укрепления связей исторической науки с задачами строительства социализма было названо "создание истории народов СССР руками научно-исторических сил самих этих народов", ибо это послужит делу борьбы как с великорусским шовинизмом, так и с местным национализмом(26).
Приведенная цитата сейчас может кое-кого ввести в заблуждение, создать впечатление заботы о национальных научных кадрах. Но дело в том, что еще В.И.Лениным было введено своего рода "разделение труда", о котором часто напоминал И.В.Сталин: борьба с национализмом в среде того или иного народа является задачей в первую очередь коммунистов (и других "передовых" представителей) этой же национальности. Именно своими же молодыми, начинающими историками-марксистами были тогда подвергнуты разносной критике в Марийской автономной области историк Ф.Е.Егоров, этнограф Т.Е.Евсеев, В.М.Васильев, ученый широкого профиля, исследовавший духовную культуру родного народа. Книги их были изъяты, а сами они арестованы. Было сфабриковано так называемое "дело федералистов", по которому названные ученые и еще несколько "буржуазных" специалистов, лучших представителей национальной интеллигенции были осуждены за то, что якобы стремились оторвать финно-угорские территории от СССР и присоединить их к Финляндии, или, как минимум, образовать Финно-угорскую Федерацию под протекторатом Финляндии (27).
В 1932 году разразилось дело "СОФИН" (Союза освобождения финских народностей), где в основном фигурировала удмуртская интеллигенция во главе с выдающимся поэтом мирового уровня и ученым Кузебаем Гердом, а также видный ученый-мордвин М.Т.Маркелов, крупные коми ученые В.И.Лыткин и В.П.Налимов (28). Даже с трибуны Конгресса Коминтерна были осуждены "финские фашисты", якобы стремившиеся создать "Великую Финляндию" от Скандинавии до Западной Сибири.
Заклинания в печати о "финской экспансии", о "фашистской Финляндии", "дела" о "финских шпионах" были своего рода "артподготовкой" в преддверии задуманной захватнической войны против Финляндии и преследовали цель психологической подготовки общественного мнения.
Реанимация русского великодержавия в исторической науке и своеобразное подчинение истории народов идеологическим задачам партии были в полной мере осуществлены после "Замечаний" И.В.Сталина, С.М.Кирова и А.А.Жданова на учебник по истории (написаны в 1934 году, опубликованы в начале 1936 года) и "Постановления жюри Правительственной комиссии по конкурсу на лучший учебник для 3-го и 4-го классов по истории СССР"(29). И именно в том же году, когда писались "Замечания", на ХУ11 съезде ВКП/б/ Сталин в своеобразной форме поменял ориентиры в борьбе с "уклонами" в национальной политике. "Какой уклон представляет главную опасность? Главную опасность представляет тот уклон, против которого перестали бороться и которому дали, таким образом, разрастись до государственной опасности". А из всего контекста следовало, что перестали бороться с местным национализмом. Впрочем, Сталин это тут же разъяснил: на Украине, например, где перед этим только что была "разгромлена" "националистическая группа" Скрыпника, украинский национализм стал главной опасностью. Более того: "Многие думают, что грехопадение Скрыпника есть единичный случай, исключение из правила. Это неверно. Грехопадение Скрыпника и его группы на Украине не есть исключение. Такие же вывихи наблюдаются у отдельных товарищей и в других национальных республиках"(30).
Указание было принято однозначно: везде в республиках и автономных областях при обсуждении итогов съезда решили, что теперь главной опасностью и у них стал местный национализм, в том числе и в освещении истории. Сам термин "великодержавный шовинизм" исчезает из политического и историко-научного лексикона, сответственно - завещанная В.И.Лениным борьба с этим явлением предается забвению, лозунг интернационализма лишается своего внутреннего смысла. Как образно отмечается в современной историографии, произошла "подмена Бога мировой революции Богом русской истории"(31).
Репрессии конца 30-х годов полностью ликвидировали первое поколение национальной интеллигенции финно-угорских народов, в том числе историков, археологов, этнографов, филологов, фольклористов по обвинению в "буржуазном национализме" и "панфинизме" именно за то, что они исследовали историю, фольклор, язык и национальную культуру своих народов с национальных позиций, подчеркивали их историчность, самобытность, героическое прошлое, сопротивление завоевательской и русификаторской политике, отмечали и пропагандировали финно- угорское родство и необходимость единства и более тесных культурных связей родственных народов.
На смену им были выдвинуты выращенные к этому времени через советские вузы, в первую очередь через Коммунистический университет народов Востока, Коммуниистическую Академию, Институт Красной Профессуры, новые "интеллигенты", в том числе этнографы и историки, с колонизированным сознанием и необходимой марксистско-ленинской закалкой, абсолютно лойяльные к Системе. История финно-угорских народов (вернее - их территорий) стала писаться с четко выраженных классовых, партийно-коммунистических позиций.
В то же время произошел новый этап развития и укрепления русоцентристских позиций. До этого, в 20-х годах, они были значительно ослаблены, национальные историки сделали заметный шаг в сторону отказа от них и пытались писать историю своих народов не так, как это видится из Москвы, глазами русского человека, а с позиций своего народа. Теперь, с конца 30-х годов, это стало считаться большим криминалом.
Яркий пример этого - центральная тема всего исторического прошлого - присоединение финно-угорских народов и территорий к Русскому государству, формирование Российской империи как многонационального государства. В 20-х - начале 30-х годов эти события рассматривались и оценивались как завоевания со всеми тяжкими, отрицательными последствиями для коренных народов покоренных земель, т.е. как абсолютное зло. В середине 30-х годов Сталин предложил считать их относительным, "наименьшим злом". Если бы, мол, эти народы не были присоединены к России, они были бы захвачены другими, более "реакционными" государствами, как немецкие и шведские крестоносцы, Турция и т. д. И вообще, оказывается, Россия захватнических войн никогда не вела, а вела только оборонительные войны, в ходе которых ее территория расширялась до естественно-географических границ.
Историки с разгромом "школы Покровского" стали приспосабливать исторические факты к этим новым сталинским концепциям, углубляя их в том смысле, что это даже вроде бы и не было вообще "злом" (пусть "меньшим" или "наименьшим"), а было "добром", т.е. положительным, прогрессивным явлением во всех отношениях. А территориальное оформление Российского государства в тех размерах, которые сложились к ХХ веку, было простым расширением до естественных пределов. Если уж такое стали говорить и писать о "приобретении" Кавказа и Средней Азии, то в первую очередь это коснулось финно-угорских территорий. Новый момент в соответствии с новыми методологическими установками проявился даже в словесном оформлении: вместо "присоединения" стали писать о "расширении Русского государства" и в этом контексте рассматривать завоевание и покорение финно-угорских народов Поволжья, Приуралья, Севера и Сибири(32).
А пока в конце 30-х годов вообще эта тема, как и вся дореволюционная история конкретных народов, за исключением сюжетов об участии в "крестьянских войнах", в революции 1905-1907 годов и других проявлений классовой борьбы, отошла в тень. По партийному требованию приближения общественных, гуманитарных наук к жизни, к практике социалистического строительства главное внимание стало сосредотачиваться на революции, деятельности большевистской партии и её местных организаций. Эталоном трактовки исторических событий стали оценки, изложенные в "кратком курсе" "Истории ВКП/б/". Все события на местах, во всех национальных регионах, в описаниях историков лишились каких-либо местных, национальных особенностей, стали подгоняться под общесоюзную схему.
В историко-этнографических разысканиях стал преобладать голый эмпиризм, без глубоких обобщений особенностей исторического развития и этнических процессов у различных народов. Безусловно, и такие работы, целью которых было обнародование добытых в полевых экспедициях материалов, тоже имели свое значение, но они были явно недостаточны и ограниченны по своим потенциальным ресурсам для создания обобщающих работ по этнической истории финно-угорских народов.
Еще в 20-х годах партийные интеллигенты, активные участники революции и создания советских автономных образований финно-угорских народов, стали писать статьи и брошюры на темы революционного движения, установления Советской власти на соответствующих территориях. В каждой республике и автономной области к 5-й, 10-й, 15-й годовщинам их провозглашения издавались юбилейные сборники, в которых дореволюционной истории отводилось лишь несколько страниц, в основном для отрицательного контраста с тем, что затем изображалось в последующем изложении.
Вся подлинная история национально-освободительного подъема финно-угорских народов начала ХХ века, демократический этап революции 1917 года и деятельность демократической национальной интеллигенции стали предметом самой беззастенчивой фальсификации. Это неизбежно сопровождалось выпячиванием деятельности большевистских организаций. Но при этом умалчивалось, что эти организации в финно-угорских регионах были почти исключительно русскими по своему составу. Только в южных портовых городах Финляндии и в Таллине, да в самом Петрограде имелись более или менее значительные группы большевиков из финнов и эстонцев. Среди марийцев, удмуртов, коми, карел, мордвы большевики до 1917 года насчитывались буквально единицами. А выходцев из более малочисленных народов (ханты, манси, вепсы и другие), наверное, в рядях большевиков не было ни одного человека. Да и нельзя было всего этого не утаивать: ведь утверждалось, что все нерусские народы единодушно поддерживали большевиков.
В 30-е годы и в зарубежной финно-угристике не наблюдалось большого интереса к сюжетам истории родственных народов. Небольшим эпизодом, который можно характеризовать как исключение из этого правила, была, пожалуй, возобновившаяся на некоторое время полемика по мерянской проблеме. М. Фасмер вновь поднял вопрос о тождестве мери с марийцами (33 ), ему возражал П.Равила, считавший мерю отдельным народом, выступавшим в качестве связующего звена между прибалтийскими и поволжскими финнами (34 ). Советские историки и лингвисты в этом участия не приняли, ибо эта тема для них была нежелательна. Из работ этого периода общего характера заслуживает быть отмеченной книга И.Маннинена, дающая обзорное описание родственных народов (35).
В послевоенные годы на волне борьбы с "космополитизмом", пропаганды концепции "великого русского народа" и псевдопатриотизма до логического конца были доведены русоцентризм и великодержавие в освещении истории народов и их взаимоотношений. Нерусские народы страны по существу вновь оказались в исторической и социально-политической литературе (как и в трудах дореволюционных авторов) не полноценными субъектами исторических процессов. А они вроде бы существовали в историческом пространстве и времени только в их взаимосвязи и взаимодействии с русским народом, с Россией, всегда несшей мессианскую миссию, распространявшей вокруг себя всё только исключительно хорошее, прогрессивное. Может быть, в порядке исключения можно рассматривать отдельные значительные труды энтузиастов, появлявшиеся даже в тот период, вопреки общей смутной атмосфере, как, например, труд Д.В. Бубриха “Происхождение карельского народа” (Петрозаводск, 1947). Вообще филологи тогда значительное внимание уделяли предыстории и древним этапам истории финно-угров, дополняя лингвистические сведения данными археологии, этнографии, древних письменных источников(36).
Начало разгулу шовинизма в исторической науке было положено "дискуссией" о движении Шамиля. "Школа Покровского" в свое время тщательно избегала смешивания понятий "Россия", ”русский народ”, "русский царизм" и не считала борьбу против захватнической, колониальной политики русского царизма направленной против России как таковой и против русского народа. Теперь знаки совершенно поменялись: против царских завоеваний, расширявших Россию и способствовавших её дальнейшему возвышению, - значит, против России, против русского народа. Так национально-освободительная война народов Кавказа против российских завоеваний была объявлена реакционной, к тому же инспирированной Англией и Турцией, а Кавказская война русского царизма, истребительная в отношении кавказских народов, стала трактоваться как справедливая. По свидетельству А. Некрича, член-корреспондент Академии Наук СССР Н.М. Дружинин тогда заявил: "Если стать на точку зрения докладчика, следует признать всякое национально-освободительное движение в пределах царской России реакционным, что совершенно недопустимо"(37).
Но именно так и случилось. Такое советской исторической науке было навязано. По цепной реакции началась кампания борьбы с "проявлениями буржуазного национализма" в исторической науке. В Удмуртской и Марийской АССР (равно и в Татарской) реакционными движениями местных феодалов, инспирированными из Турции, были названы национально-освободительные восстания второй половины ХУ1 века (так называемые “черемисские войны”), последовавшие за военным разгромом и захватом Иваном Грозным Казанского ханства (38).
Вопрос об этих национально-освободительных движениях в сущности является производным от более общей проблемы присоединения народов к Русскому государству. Теперь настала очередь довести до логического завершения дилемму между "добром" и "злом" в оценке этих событий. В 1951 году была организована публикация серии статей в журналах и газетах об исключительно прогрессивном значении присоединения Средней Азии, Казахстана, Кавказа, Поволжья к России. Между тем сталинская формулировка о "наименьшем зле" оставалась не отмененной. О ней решила напомнить М.В.Нечкина. Её письмо "К вопросу о формуле «наименьшее зло»", напечатанное в журнале "Вопросы истории"(39), вызвало довольно оживленную дискуссию. В ходе нее окончательно утвердилась "истина", что присоединение к России для всех народов - это никакое не “зло” (пусть даже “наименьшее”), а это благо, абсолютное добро. Определенным образцом, за которым надо было следовать, в этом отношении стала статья куйбышевского историка К.Я. Наякшина о присоединении народов Поволжья в журнале "Вопросы истории"(40).
Историки стали показывать эти события как абсолютное добро, стремились доказывать во всех случаях добровольный характер присоединения восточных финно-угорских народов к России и акцентировать внимание исключительно на прогрессивном его значении и его благотворных последствиях для коренных народов. А для западных, прибалтийско-финских народов еще со времен войны главным сюжетом исторических повествований о древности и средневековье стала их совместная с русскими борьба против немецкой и шведской агрессии на восток. В то же время о русском проникновении на северные, северо-западные, северо-восточные финно-угорские земли были только общие рассуждения о "мирной колонизации" свободных, “пустых” земель.
В основном с таких позиций были написаны тогда статьи В.В.Мавродина (41) и Н.Н.Чебоксарова (42), в то же время само упоминание в названиях публикаций словосочетания “финно-угорские народы” после разгрома в 30-х годах “панфинизма” и “финно-угорских националистов” было новым явлением.
В 1952 году на Ученом совете Института истории Академии Наук СССР была подвергнута разгрому книга якутского историка Г.И.Башарина о якутских просветителях. После этого и марийские, удмуртские, мордовские и иные просветители (как мариец П.П.Глезденев, удмурт И.С.Михеев и др.) стали числиться исключительно по разряду реакционеров. И никто в республиках уже не осмеливался писать что-либо положительное о своих национальных дореволюционных просветителях, об осуществлении на практике "системы Ильминского".
За рубежом в этот период заметным центром финно-угроведения становится Индианский университет в США, где, в частности, начинает издаваться серия “Studies in Cheremis”; несколько содержательных работ вышло в Федеративной Республике Германии (43).
Хрущевская "оттепель" на развитие исторической науки в СССР оказала большое влияние, но это было лишь началом этапа полуправды. Она практически внесла мало изменений в написание объективных историй финно-угорских народов, о чем свидетельствуют "Очерки истории" автономных республик, изданные в конце 50-х - середине 60-х годов. (Они были выпущены в двух томах, при этом первый том полностью посвящался периоду до 1917 года). В частности, трактовка присоединения финно-угорских народов к России, русской колонизации их земель, национально-освободительной борьбы народов осталась прежней. Марийские историки дату присоединения своего края к Русскому государству связали с падением Казани (октябрь 1552 г.) и оказались наряду с татарскими историками единственными в стране, устоявшими перед нажимом писать о добровольном присоединении к России; термин “черемисские войны” для обозначения сопротивления завоеванию не применяли, а саму эту борьбу рассматривали в рамках нахождения Марийского края в составе Российского государства, подчеркивая ее сложный характер, заключавшийся якобы в сочетании реакционной борьбы марийских феодалов за восстановление прежней своей власти и классовой борьбы марийских крестьян против феодалов. Удмуртские историки датой присоединения своего народа к России назвали 1958 год, но при этом писали о добровольности присоединения после шести лет ожесточенной социально-политической борьбы, характер которой определяли одинаково с марийскими историками. В описании истории Мордовии дата вхождения (разумеется, добровольного) ее в состав России оказалась тогда вообще обойденной, только потом искусственно был “обоснован” 1485 год, чтобы отметить 400-летний юбилей с соответствующими наградами. Аналогичными по трактовке были вышедшие тогда или позднее книги на эту тему(44).
Главное, чем отличались “Очерки” от предшествовавших публикаций - они наполнились многими фамилиями реабилитированных конкретных активных исторических деятелей конца XIX - начала XX века. Но это было сделано выборочно. Национальные деятели того времени историками были разделены на две группы: революционно-демократическую и буржуазно- националистическую, борьба между которыми и составляла якобы главное содержание тогдашних событий. Следовательно, подавляющее большинство дореволюционных просветителей - первого поколения национальной интеллигенции финно-угорских народов - не попали в число "положительных героев" истории. Исторические и историко-этнографические труды 20-х годов не были возвращены в научный оборот. За ними так и остался ярлык буржуазно- националистических. А правильными продолжали считаться только работы строго марксистско- ленинского направления.
Соответственно существовавшей методологии прежней осталась трактовка всех основных этапов и событий этнической истории, национально-освободительных движений, просветительства.
Значительное продвижение было осуществлено в изучении этногенеза и ранней этнической истории ряда народов (научные сессии о происхождении мордовского и марийского народов) (45). Характерно, что в обоих упомянутых случаях рассматривались не только вопросы происхождения этих конкретных этносов, но в качестве заглавных ставились доклады об этногенезе финно-угорских народов вообще.
Крупным, этапным событием было появление книги “Вопросы этнической истории эстонского народа”(Таллинн, 1956), в которой рассмотрены также многие проблемы, касающиеся, кроме эстонцев, и других прибалтийско-финских народов. В частности, принципиально важно было начало отхода от узкого, прямолинейного подхода к проблеме прародины, при котором считалось, что предки эстонцев и других родственных соседних народов пришли с востока, в процесе расселения с прародины, с уже готовыми финно-угорскими чертами. На основе углубленного изучения новых археологических материалов и историко-сравнительного рассмотрения древней истории предков прибалтийско-финских и балтских племен стала выдвигаться и обосновываться мысль о древнейших местных корнях прибалтийских финнов.
Также значительное внимание стало уделяться происхождению угорских и самодийских народов (46).
В связи с проблемой этногенеза и ранней этнической истории развернулась дискуссия о раннем тюркском влиянии на восточные угро-финские народы - не позднее III века, чем объясняются общие тюркские элементы у коми и венгров, предки которых разошлись к этому времени (47). Вообще межэтнические контакты заняли важное место в историко-археологических иследованиях (48).
Большое значение в накоплении материалов для изучения этногенеза, ранней этнической истории и межэтнических контактов имели широкие археологические работы в финно-угорских регионах, исследования по топонимике. Именно в этом можно видеть хороший пример плодотворных итогов комплексных подходов.
Непосредственно по этнической истории некоторых народов были выполнены крупные индивидуальные монографические исследования(49). В них имелись большие исторические экскурсы. В числе первых по стране мордовский народ подвергся комплексному описанию (50).
Еще в 30-х годах, когда в СССР был наложен запрет на пропаганду финно-угорского родства, в независимых финно-угорских странах - Финляндии, Венгрии, Эстонии - ежегодно проводились "Дни родственных народов", различные научные конференции, международные встречи по проблемам культуры финно-угров, издавались книги, журналы, сборники материалов (в основном филологического характера). Но в Советском Союзе тогда об этом даже не упоминалось. А затем и в Эстонии, в связи с ее аннексией Советским Союзом, и в Венгрии, в связи с ее превращением в советского сателлита, и в Финляндии, в интересах поддержания добрососедских отношений с восточным соседом, такие мероприятия культурно-научного характера, объединяющие финно-угорский мир, перестали проводиться. Но научная истина все-таки пробивалась. Тем более в связи с названными выше обстоятельствами после второй мировой войны уже не было необходимости в запрете на тему о финно-угорском родстве (о чем свидетельствует, в частности, публикация еще при жизни Сталина упомянутых выше статей В.В.Мавродина и Н.Н.Чебоксарова).
Но потребовалось еще довольно значительное время, а главное - понадобилась хрущевская "оттепель" в идеологической жизни СССР, чтобы были сделаны реальные шаги по налаживанию в стране исследований по финно-угроведению, по пропаганде финно-угорского родства. В 1958 году в Хельсинки состоялась конференция исследователей финно-угорских языков, посвященное 75-летию Финно-угорского общества, на которой было принято решение о проведении регулярных (один раз в пять лет) международных научных конференций по финно-угорскому языкознанию. В том же году подобное решение было принято на совещании советских финно-угроведов в Ленинграде(51).
В 1960 году в Будапеште состоялся первый Всемирный конгресс финно-угроведов. С тех пор с интервалом в пять лет стали проводиться (поочередно по кругу в трех странах с финно-угорским населением - Венгрии, Финляндии, СССР) такие крупные международные научные форумы: в 1965 году - в Хельсинки, в 1970 - в Таллине, в 1975 - снова в Будапеште, в 1980 - в Турку, в 1985- в Сыктывкаре, в 1990 - в Дебрецене, в 1995 году - в Ювяскюля. (Девятый международный конгресс финно-угроведов в 2000 году решено провести в Эстонии, вновь обретшей независимость, - в городе Тарту).
Параллельно (еще с 1948 года) стали устраиваться и Всесоюзные научные конференции финно-угроведов (последняя, ХУ11, состоялась в Ижевске в 1987 году).
Первоначально носившие узко-лингвистический характер, международные конгрессы и всесоюзные конференции вскоре стали рассматривать и вопросы литературоведения и фольклора, что значительно расширило историко-культурное обозрение этнического развития родственных народов, а в 70-х годах расширили свою тематику за счет обращения к проблемам археологии и этнографии.
С 1965 года в Таллине начал издаваться научный журнал "Советское финно- угроведение" (его основателем и главным редактором вплоть до конца своей жизни являлся выдающийся ученый Пауль Аристэ). Хотя журнал с самого начала был ориентирован на лингвистику (причем не только на финно-угорскую, а шире - на уральскую, т.е. с охватом и самодийских языков), но в некоторых номерах публиковались и материалы по фольклору, этнографии, истории финно-угорских народов.
В 80-х годах количественно финно-угорские исторические исследования развивались. Были изданы "Истории" автономных республик, на основе переработки соответствующих "Очерков истории". В плане показа этнической истории коренных народов этих республик они ничего нового не дали, скорее наоборот - в некоторых отношениях в этих книгах, вышедших в свет на излете "застойных" лет, был сделан шаг назад в сравнении с "Очерками", которые при всех своих недостатках все же были детищами "оттепели". В них исторические события по-прежнему в основном подгонялись под общую схему, национально-региональные особенности не выявлялись.
В этот период были написаны и изданы коллективные монографии о некоторых народах(52). Для своего времени сам факт обобщения совокупного исторического материала об отдельных народах имел важное значение, несмотря на уязвимость методологических позиций.
Заметным явлением стал выход книги "Народы Поволжья и Приуралья"(53), в число которых, во изменение сложившихся традиций, были включены, наряду с мордвой, марийцами и удмуртами, и такие финно-угорские народы, как коми и коми-пермяки.
Под прессом официальной пропаганды, которая. несмотря на эпизодические замечания и возражения ученых, продолжапа распространять “сведения”, что до большевистской революции финно-угорские народы России ничего в культурной сфере не имели, подспудно вызревали по сути дела оппозиционные научные устремления. Это, в частности, выразилось в пересмотре возраста письменности у мари и удмуртов. До 70-х годов восточно-финские языки относили к младописьменным, ставшим литературными только после революции. Марийские и удмуртские ученые, использовав факт издания в 1775 году грамматик, провели научные конференции и издали их материалы (54), после чего эти языки стали относить к старописьменным без больших традиций.
Одним из первых подобный подход стал успешно развивать венгерский исследователь Петер Домокош. Он весьма смело и результативно исследовал историю зарождения и развития литератур малочисленных угро-финских народов на широком историко-культурном фоне (55).
В конце 80-х - начале 90-х годов начался важный этап в истории финно-угорских народов - этап национального пробуждения; стали создаваться национально- демократические движения и организации ("Коми котыр", "Марий Ушем", "Масторава", "Спасение Югры" и др.). Это естественно привело к оживлению внимания к истории и культуре народов. Тревога за будущность побудила обратить более внимательный исследовательский взор в прошлое, на исторический путь этносов от их рождения до сегодняшнего состояния. Начался этап нового прочтения, переосмысления и написания национальных историй финно-угорских народов на основе освобождения от марксистско-ленинских догм, классового подхода, от фальсификаций русоцентризма. Изданы сборники статей, монографии, брошюры(56), в которых имеются обновленные взгляды на некоторые проблемы дореволюционной истории народов.
Новый период характеризовался организацией и проведением ряда важных научных конференций по проблемам истории и современного этнического состояния российских финно-угров, при этом такого же внимания к ранним этапам, как к событиям советского периода, сначала не обращалось.
В новых условиях было обращено внимание на некоторую лингвистическую односторонность финно-угроведения. Хотя на последних Международных конгрессах и Всесоюзных конференциях ставились также доклады по этнографии и археологии, общей историко-культурной характеристике народов этой семьи уделялось недостаточно внимания. Стало очевидным, что в современных условиях, когда на повестку дня всего существования финно-угров России выдвинулись проблемы их этнического возрождения и укрепления культурного сотрудничества как гаранта их будущего, финно-угроведение должно развиваться в сторону расширения своих функций, чтобы не только отмечать языковые корни родства, но и находить новые аспекты, сближающие в течение столетий наши народы.
В последнее время это уже стало реализовываться на различных международных встречах ученых, изучающих этногенез, этническую историю, язык, быт, культуру финно-угорсих народов. Об этом свидетельствует тематика научных конференций.
В 1991 году в Сыктывкаре проведена Всесоюзная научная конференция "Развитие советских финно-угорских народов: история и современность"(57), в Йошкар-Оле - по проблемам этнопедагогики и культуры родственных народов.
Полностью проблемам этнической, социально-культурной истории финно-угорских народов был посвящен первый международный конгресс "Historia Fenno-Ugrica" (Оулу, июнь 1993), богатый материал которого изложен в двухтомном издании с таким же названием в 1996 году. Проведенный по инициативе финских ученых, этот конгресс положил начало принципиально новому этапу в изучении истории финно-угорских народов. Разрозненные силы историков-финно-угристов из различных стран разных континентов были собраны вместе.
Народы Поволжья, в том числе мари, мордва, удмурты, в историческом освещении (особенно в ХУ11 веке, когда наглядно проявились противоречивые последствия присоединения этих народов к России), стали давно предметом углубленного исследовательского внимания Андреаса Каппелера(58).
Конец 80-х - начало 90-х годов ознаменовались заметным усилением интереса исследователей как в СССР, так и на Западе, к народам Севера и Сибири, к которым из финно-угорских народов относятся саами, ханты и манси, а также самодийские народы (ненцы, энцы, нганасаны, селькупы). Внимание к ним вполне понятно. При свете гласности обнаружилось их трагическое положение, имеющее глубокие исторические корни. Но общеисторические монографические научные исследования по этой проблеме, как и в предшествовавшие времена, в России не появились. В отличие от этого можно назвать примечательные своей фактографической насыщенностью и глубокими обобщениями книги, изданные в последнее время на Западе, среди которых прежде всего выделяются работы шотландского ученого Джеймса Форсайта(59) и Юрия Слезкина из США(60).
Большую заинтересованность в обращении к этнической истории и современному состоянию финно-угорских народов России проявил Институт Яана Тыниссона: в сентябре 1992 года он провел в Таллине конференцию "Финно-угорские народы и Россия", в октябре 1993 года - конференцию "Финно-угорские меньшинства в меняющемся мире". На них некоторые доклады и сообщения затрагивали и дореволюционные сюжеты. Материалы конференций представлены в содержательном сборнике статей (61).
Примечательными с этой точки зрения стали и встречи финно-угроведов. В связи с "перестройкой" и распадом СССР такие общие встречи с 1987 года, после 17-й Всесоюзной конференции, не проводились. По инициативе созданного в Йошкар-Оле Научного центра финно-угроведения было решено возобновить такие форумы. Научная конференция, названная первой Всероссийской, состоялась в ноябре 1994 года. На ней, в отличие от предыдущих Всесоюзных, шире были представлены археологи, этнографы, культурологи и впервые была отдельно выделена секция истории финно-угорских народов(62).
По такому же пути расширения функций финно-угроведения пошел и оргкомитет Международного конгресса, состоявшегося в августе 1995 года в финском городе Ювяскюля(63). Конечно, наиболее широко и разносторонне там традиционно было представлено языкознание. Ведь финно-угорская общность - это прежде всего языковое родство. В то же время конгресс знаменовал широкое равноправное включение и других наук, в том числе исторических, в комплекс финно-угроведения.
Научный центр финно-угроведения в 1994 году начал издавать в Йошкар-Оле научный журнал "Финно-угроведение", редакция которого в первом номере известила о своем стремлении придерживаться более широкого, комплексного понимания этой области научного знания по сравнению с традиционно сложившимися представлениями, в первую очередь за счет обращения к проблемам этнической истории(64).
Таким образом, научная общественность на практике реализует расширение функций финно-угроведения, имеющего глубокие исторические корни и традиции.
Самым новым и, наверное, самым крупным на сегодняшний день комплексным исследованием финно-угорских народов стала коллективная монография о прибалтийско-финских народах(65), авторами которой выступают финские и эстонские ученые и представители самих этих народов. Можно надеяться и необходимо стремиться, чтобы подобная работа была написана также и о восточных народах угро-финской семьи.
Наряду с активизацией научных исследований характерной чертой последних лет стало широкое распространение любительских публикаций на исторические темы, о прошлом финно-угорских народов. В них на новом историческом витке возрождается мифологизированная история. Это тоже в общем-то можно считать неизбежным проявлением, спутником национального пробуждения: нация для своего утверждения (прежде всего в собственных глазах) должна воссоздать (или создать, придумать) свою героическую и трагическую версию собственной истории. В этом отношении, например, характерно утверждение, что древние финно-угры имели свою государственность(66).
Кроме того, в исторической литературе продолжают повторяться многие прежние мифы, в частности - о "добровольном вхождении" поволжских и сибирских народов в состав России и о том, что русские, двигаясь на север, северо-восток и восток, заселяли "пустые" земли. Или, если даже не игнорируется, что до прихода славян (впоследствии русских) угро-финские племена там проживали, утверждается, что их земли славяне "осваивали" (характерный термин, перешедший из Х1Х века) мирно, а “отнюдь не завоеванием”. В.Л.Янин, например, пишет: "Они мирно сосуществовали с племенами, которые тут жили,- вепсами, ижорами, водью... Им нечего было делить. Угро-финские племена практически не занимались земледелием: являясь охотниками и рыболовами, они расселялись вдоль рек и озер. Славяне пришли сюда с земледельческими орудиями, осваивая места, которые надо было распахивать"(67).
В связи с подобными суждениями хочется напомнить слова Д.К.Зеленина на эту тему: “Несомненно, что теперь финно-угорские народы живут в основном не на тех территориях, на которых их застала история. Это вполне понятно, так как они уходили от своих новых соседей, Иногда этому отступлению предшествовали жестокие кровавые бои; многие из них упоминаются в летописях Х11 -Х111 вв., а многие так и остались не упомянутыми. В других случаях финны бежали, не вступая в открытую борьбу. То обстоятельство, что теперь финно-язычные народы (как обрусевшие, так и необрусевшие) по всей Восточной Европе живут вдали от больших рек, в болотах и на неплодородных землях, не оставляет никаких сомнений в том, что они уступали силе. Поэтому идиллически мирная колонизация русскими северо-восточной Европы, заселенной раньше финно- язычными племенами, - это одна из созданных историками легенд” (68).
Между тем эта легенда живет и сейчас. Журналист Дмитрий Эпштейн в статье с характерным названием “Как создается внутреннее зарубежье”, приводит такую цитату из одной моей работы: “Насилие в сочетании с более утонченными формами порабощения сопровождало и утверждение на угро-финских землях нового административного управления, и политику христианизации. В Российской империи финно-угры в полной мере испытали на себе проявления неприкрытых русификаторских устремлений, издевательств и гонений на национальной почве. Все это осталось в исторической памяти народов, в их легендах и преданиях незаживающей раной и высвечивается на фоне оживления национального самосознания, придавая определенную политическую и морально-психологическую окраску историческому сознанию”(69). Затем он цитирует аналогичные высказывания марийского археолога В.С.Патрушева и удмуртского историка К.И.Куликова. И противопоставляет этим вэглядам суждение Олега Платонова: “Русская духовная мощь организовывала вокруг себя другие народы, подавляя противников и соперников силой добра и справедливости. Финно-угорские народы, а позднее многие сибирские народы были вовлечены в русскую цивилизацию добровольно, без крови и насилия. Русское государство спасло многие народы от уничтожения, предоставив им равные с русскими людьми права и возможности развития... Все российские войны носили оборонительный характер” (70).
Подобные рассуждения расчитаны на наивных, неинформированных, легковерных читателей.Стоит только ознакомиться с некоторыми страницами русских летописей (хоть до, хоть после татаро-монгольского нашествия), сразу же становится ясно, как далеки такие рассуждения от исторической истины.
1228 год:”Тоя же зимы, генваря в 14, князь великий Юрьи, и Ярослав, и Константиновичи, Василко и Всеволод, идоша на Мордву, и Муромскый Юрьи Давидович. И вшедше в землю Мордовскую в Пургасову волость, и жита пожгоша и потравиша, а скоты губиша, а сёла пожгоша, живущих же в волости Пургасове посекоша мечем нещадно... Мордва же слышавше вбегоша в леса в тверди свое, а которые не убегоша, и тех избиша”(71).
Также характерны вновь появляющиеся статьи, в которых, как и сто лет назад, делаются попытки доказать славянское, а не финно-угорское происхождение даже таких географических названий, как "Волга" и "Москва".
И вообще стремление к выяснению подлинной истории и места финно-угорских народов в российской жизни встречает жесткое сопротивление и зачастую заворачивается в "научную" обертку. Типичный образец использования "научных" обоснований для проведения державной политики - "Исследование этнополитической и этно-демографической ситуации на русско-эстонском порубежье (Печорский район Псковской области)" по договору № 065 АИ 03ДА от 21 ноября 1992 года между малым предприятием "УНИЛТЕХ" Санкт-Петербургского университета и администрацией Печорского района. Десятки страниц текста призваны доказать, что сету, проживающие в этом регионе, не являются частью эстонской нации, а представляют собой "своеобразный субэтнос русских"; "в этногенезе сету сосуществовали как славянские, так и чудские элементы при ведущей роли первых из них"; "этническая колыбель сету - естественная этноландшафтная зона славян...Сету могут этнически реализовать себя только в русской ойкумене". В отдельных местах сделаны попытки дать общетеоретические взгляды. Например: "Нет народа, который бы жил на "своей", "исконной" территории. Все народы пришлые..." Но тут же выясняется, что всё-таки не все народы пришлые: "чудь-норова" и "мигранты-эсты", оказывается, "наложились" на "славянскую компоненту". То есть, получается, что здесь не эстонцы, а русские являются автохтонами. Но дело не ограничивается в этом документе эстонцами-сету. Утверждается, что "тверские карелы или вепсы представляют собой субэтносы русского народа", а затем - ещё шире: "Водь, ижора и сету, весь и карелы превратились в субэтносы, составные части русского этноса". А в заключение дана оценка движению финно-угорской общности (совершенно в духе 30-х годов): "Идея финно-язычного единства... несостоятельна, хотя и находит поддержку у прозападнически настроенной части интеллигенции финно-угорских нородов России".
В этих условиях особенно необходимо именно научное исследование этнической истории и сегодняшнего положения угро-финских народов России. При этом важно учитывать, что историческое прошлое оказывает большое влияние на современные этнические процессы, на этно-политическую и морально-психологическую ситуацию в финно-угорских регионах.
Проблемы истории развития различных народов и национальных взаимоотношений в последнее время выдвинулись на одно из первых мест в науке, политике, публицистике. Очевидна необходимость изучения этого феномена и применительно к истории финно-угорских народов России.
Проблема эта требует углубленного объективного конкретно-исторического изучения в сравнении с аналогичными процессами в других странах. Предстоит с общецивилизационных, а не партийно-классовых, марксистско- ленинских позиций осмыслить этногенез, этапы этнической, политической, социо-культурной истории российских финно-угров. Задача эта тем более актуальна, что в условиях возросшего интереса к этим народам и дефицита в качественной литературе иногда появляются книги, к которым рецензентами предъявлены серьезные научные претензии.
Мощный рывок вперед в обобщении исторического опыта и последствий многовекового пребывания финно-угорских народов в составе России сделали эстонские ученые, создавшие "Красную книгу народов Российской империи", куда вошли многие финно-угорские этносы России: кольские саамы, карелы, финны-инкери, ижора, вепсы, водь, ханты, манси и живущие в основном в Латвии ливы, а также все самодийские народы (ненцы, энцы, нганасаны, селькупы) (72).
Помочь народам освободиться от навязанного извне психологического комплекса неисторичности и собственнной бесперспективности, вдохнуть в них сознание собственного достоинства - трудная, но благородная задача. В ее выполнении велика роль исторической науки и вообще гуманитарных исследований. Они формируют историческое сознание и морально - психологическое состояние народов. Для финно-угорских народов России особенно насущна и реально назрела социальная потребность в историческом осознании себя. Это - одно из первейших, необходимейших условий этнического возрождения, этнокультурного, социально-политического самоопределения. Познавая свою историю в общеисторическом контексте, народ проникается уверенностью в будущем, верой в то, что и он не был и не будет в стороне от исторического прогресса, вне истории.
Мы начали писать правдивую историю своих народов, освобождаясь от марксистско-ленинских догм, от фальсификаций русоцентризма.Примерно через столетие новое поколение национально мыслящей интеллигенции по существу оказалось перед той же проблемой, которая стояла в конце прошлого - начале нынешнего века перед первыми просветителями: для возрождения народов надо в первую очередь вытравить из массовой психологии чувство собственной второсортности, неисторичности, осознать себя равными с другими. В этом большие потенциальные возможности предоставляют исторические материалы.
Но новый этап историографии финно-угорских народов России только начался. И новые подходы сплошь и рядом сочетаются с инерцией старого мышления, с марксистско-ленинскими догмами. Предстоит долгий, нелегкий путь преодоления консерватизма, становления подлинного историзма и на этой основе переосмысления исторического пути родных народов. Хотя этот путь только начался, можно заметить среди литературы, написанной в традиционной методологии прежних лет с трехчленной структурой( развитие производительных сил и производственных отношений, которые не соответствовали друг другу - положение трудящихся масс, которое, разумеется, постоянно ухудшалось - классовая борьба) отдельные работы, которые радуют смелым вторжением в исследование и духовной сферы, и изучением перипетий развития менталитета и самосознания народа. С этой точки зрения можно отметить, как положительный пример, книгу М.В. Гришкиной об удмуртах 1Х-Х1Х веков(73). В событиях давно минувших веков находит автор объяснения современного состояния родного народа: “...удмуртское общество обладало большим потенциалом для своего экономического и социально-политического развития... Однако... песнь удмуртского народа была прервана на полуслове... Положение побежденного и гонимого на протяжении столетий народа заставило удмуртов замкнуться в себе, уйти от торных дорог цивилизации”.
Примером "этнического Ренессанса" для российских угро-финнов служит пример родственного эстонского народа, героическими усилиями сумевшего обеспечить себе право свободного развития. Нет сомнения, что в этом немалая заслуга ученых, в том числе и историков, углубленно изучавших и пропагандировавших историю, фольклор, этнокультурные традиции родного народа, способствуя укреплению самосознания нации.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Силницкий Франтишек. Национальная политика КПСС (1917-1922 гг.). Вашингтон, 1990.
2. Герье В. Отношение Лейбница к России и Петру Великому. СПб. 1871.- С.71.
3. StipaG.J. Finnisch-ugrische Sprachforschung. Von der Renaissance bis zum Neopositivismus. Helsinki. 1990.- S.149-151; 178-179.
4. Миллер Г.Ф. Описание живущих в Казанской губернии языческих народов, яко то черемис, чуваш и вотяков. СПб,1791; Паллас П.С. Путешествие по разным провинциям Российской империи. Ч.1. СПб, 1809: Георги И.Г. Описание всех обитающих в Российском государстве народов, их житейских обрядов, обыкновений, одежды, жилищ, упражнений, забав, вероисповедания и прочих достопримечательностей. СПб, 1799, ч.1-2 и др.
5. Татищев В.Н. История Российская. Т.1. М.,1962.- С.314.
6. Ломоносов М.В. Краткий российский летописец с родословием// Полное собрание сочинений, т.6. М.- Л., 1962.- С.195.
7. Смирнов И.Н. Черемисы. Историко-этнографические очерки. Казань, 1889; Пермяки. Казань, 1891; Вотяки. Казань, 1890; Мордва. Казань, 1895.
8. Smirnov I.N. Les populations finnoises des bassins de la Volga et de la Kama: Etudes d'ethnographie historique. Paris: E. Lerouz. 1898.
9. ХарузинН.Н. Русские лопари. Очерки прошлого и современного быта. М., 1890.
10. Шахматов А.А. Мордовский этнографический сборник. Спб. 1910; Мельников П.И. Очерки мордвы// Полн.собр.соч. Т.7. Спб.1909.
11. Смирнов И.Н. Обрусение инородцев и задачи обрусительной политики//Исторический вестник.1892, т.47,№3; Харузин Н.Н. К вопросу об ассимиляционной способности русского народа// Этнографическое обозрение. 1894, т.23, №4.
12. Мартынов А. Мордва в Нижегородском уезде// Нижегородские губернские ведомости, часть неофициальная. 1866, №23, с.462.
13. Stipa G.J. Finnisch-ugrische Schprachforschung...
14. Лыткин Г. Зырянский край при епископах пермских и зырянский язык.СПб, 1889; Евсевьев М.Е. Мордовская свадьба// Живая старина. 1892; Верещагин Г. О книгах на вотском языке. Вятка, 1895 и др.
15. Васильев В.М. Материалы по поэтике на марийском языке. Казань, 1930. - с.97.
16. См.: Хайду П. Уральские языки и народы. М., 1985. с.351-352.
17. Никольский Н.В. История мари (черемис). Казань, 1920; Сборник материалов о народностях Поволжья. Казань, 1920; Конспект по истории народностей Поволжья. Казань, 1919.
18.Sirelius U.Suomen kansanomaistakultura. Helsinki. 1919.
19. Suomen suku. Helsinki. 1926.
20. Покровский М.Н. Возникновение Московского государства и "великорусская народность"// Историк-марксист. 1930,№ 18-19, с.28.
21. Зеленин Д.К. Восточнославянская этнография. М., 1991, с.33.
22. См., например: Егоров Ф.Е. Материалы по истории народа мари. Козмодемьянск, 1929.
23. Финно-угорский сборник. Л., 1928; Сборник Ленинградского общества иследователей культуры финно-угорских народностей. Вып.1. Л.,1929.
24. Государственный архив Республики Марий Эл. Ф.1П, оп.1, д.699, л.260-261.
25. ХудяковМ.Финская экспансия в археологической науке// Сообщения Государственой Академии истории материальной культуры. 1931, № 11-12; Ленинградское общество изучения культур финно-угорских народов// Советская этнография. 1931, № 1-2; Пальвадре М.Ю. Буржуазная финская этнография и политика финляндского фашизма// Там же; он же. Новое учение о языке и финно-угроведение// Из истории докапиталистических формаций. М.-Л., 1933.
26.Тезисы фракции совета Общества историков-марксистов "О задачах марксистской исторической науки в реконструктивный период"// Историк-марксист,1931, т.21, с.10.
27. Архив Министерства Безопасности Республики Марий Эл, арх. дело № 1761. См об этом: Сануков К.Н. Тимофей Евсеев: трагические страницы биографии// Марийский археографический вестник. 1995, № 5, с.77-98; Он же. “Финно-угорские федералисты” и “финские шпионы”// Финно-угроведение. 1996, №3; Он же. Историк-просветитель Федор Егоров // Марийский археографический вестник. 1997.№7.
28. Кузнецов Н.С. Из мрака...Ижевск, 1994; Куликов К.И. Дело “СОФИН”. Ижевск, 1997.
29. К изучению истории. М., 1937.
30. Сталин И.В. Соч., т.13. М., 1951, с. 361-362.
31. Неретина С.С. Смена исторических парадигм в СССР(1920-1930 гг) // Наука и власть. М., 1990, с.49.
32. Верховень Б.Г. Расширение Русского государства. М., 1938;; Бахрушин С.В. Расширение Русского государства при Иване Грозном// Пропагандист, 1939, № 1.
33. Vasmer M.Beitrage zur historischen Volkerkunde Osteuropas.III. Merja und Tscheremissen. Berlin. 1935. - S.507-594.
34. Ravila P. Polemik. Merja und Tscheremissen// Anzeiger der Finnisch-ugrischen Forschungen. Helsinki.XXYI. 1938.- S.25-26.
35. Manninen I. Die Finnisch-Ugrischen Volker. Tartu,1932/
36. Лыткин В.И. Древнепермский язык. М., 1952.
37. Некрич А. Отрешись от страха. Воспоминания историка. Лондон, 1979, с. 43-44.
38. Калистратов Н.П. Прошлое и настоящее города Йошкар-Ола// Ученые записки Мар. гос. пединститута. Вып. Йошкар-Ола, 1948.
39. Нечкина М.В. К вопросу о формуле "наименьшее зло"// Вопросы истории. 1951, № 4.
40. Наякшин К.Я. К вопросу о присоединении Среднего Поволжья к России// Вопросы истории. 1951, №9.
41. Мавродин В.В. Русское многонациональное государство и финно-угорские народы// Ученые записки Ленинградского гос. университета, №105. Серия востоковедческих наук, вып.2. Л., 1947.
42. Чебоксаров Н.Н. Некоторые вопросы изучения финно-угорских народов в СССР// Советская этнография. 1948, №3; Он же. Еще раз о некоторых вопросах изучения финно-угорских народов// Советская этнография. 1949, №2; Он же. К вопросу о происхождении народов угро-финской языковой группы// Советская этнография. 1952, №1.
43. Spuler B. Die Mordwinen vom Lebenslauf eines Wolga - finnischen Volker`// Zeitschrift der Deutschen Morgenlandischen Gesellschaft.- 1950. Vol.100.
44. Сафаргалиев М.Г. Присоединение мордвы к Русскому государству// Труды Мордовского НИИЯЛИЭ, вып.27. Саранск, 1964; Айплатов Г.Н. Навеки с тобой, Россия. Йошкар-Ола, 1967.
45. Этногенез мордовского народа. Саранск, 1965; Происхождение марийского народа. Йошкар-Ола, 1967.
46. Чернецов В.Н. Древнейшие периоды истории народов уральской (финно-угро-самодийской) общности// Научная конференция по истории Сибири и Дальнего Востока. Иркутск,1960; Проблемы этногенеза народов Сибири и Дальнего Востока. Тезисы докладов Всесоюзной конференции. Новосибирск, 1973; Происхождение аборигенов Сибири и их языков. Материалы Всесоюзной конференции. Томск, 1978.
47. Халиков А.Х. Истоки формирования тюркоязычных народов Поволжья и Приуралья// Вопросы этногенеза тюркоязычных народов Среднего Поволжья. Казань, 1971. С.10; Он же. К вопросу о начале тюркизации населения Поволжья и Прикамья// Советская этнография. 1972,№1.
48. Финно-угорские народы и Восток. Тарту,1975; Финно-угры и балты в эпоху средневековья. М., 1977; Финно-угры и славяне. Л., 1979 и др.
49. Белицер В.Н. Очерки по этнографии народов коми.XIX - начало XX в. М., 1958; Пименов В.В.Вепсы: очерк этнической истории и генезиса культуры. Л., 1965; Лашук Л.П. Формирование народности коми. М., 1971; Мокшин Н.Ф. Этническая история мордвы. Х1Х -ХХ вв. Саранск, 1977; Козлова К.И. Очерки этнической истории марийского народа. М., 1978 и др.
50. Вопросы этнической истории мордовского народа. - Труды Института этнографии АН СССР. Новая серия, 1960.
51. Вяэри Э. Пауль Аристэ (страницы биографии)// Финно-угроведение. 1995, № 2.
52. Мордва: историко-этнографические очерки. Саранск, 1981; Карелы Карельской АССР. Петрозаводск, 1983.
53. Народы Поволжья и Приуралья. Историко-этнографические очерки. М., 1985.
54. 200 лет удмуртской письменности. Ижевск. 1976; 200 лет марийской письменности. Йошкар-Ола. 1977.
55.Домокош Петер. Формирование литератур малых уральских народов. Йошкар-Ола.1993 (на венгерском языке - Budapest, 1985)/
56. Карелы. Финны. Проблемы этнической истории. М., 1992; Сануков К. Марийцы: прошлое, настоящее и будущее. Йошкар-Ола, 1992; Гришкина М.В. Удмурты: этюды из истории IX-XIX веков. Ижевск, 1994 и др.
57. Развитие советских финно-угорских народов: история и современность. Тезисы докладов на Всесоюзной научной конференции. Сыктывкар, 1991.
58. Kappeler Andreas. Russlands erste Nationalitaten. Das Zarenreich und die Volker der Mittleren Wolga vom 16. bis 19. Jahrhundert. Koln,1982.
59. Forsyht James. A History of the Peoples of Siberia: Russia”s North Asian Colony. 1581-1990. Cambridge, 1992.
60. Slezkine Yuri. Arctic Mirrors. Russia and the Small Peoples of the North. Cornell University Press. Ithaca and London, 1994.
61. Финно-угорские народы и Россия. Сборник материалов международных конференций 1992-1993 годов. Таллинн, 1994.
62. Актуальные проблемы современного финно-угроведения: Материалы первой Всероссийской научной конференции финно-угроведов. Йошкар-Ола, 1995; Никитина Татьяна. Первая Всероссийская научная конференция финно-угроведов // Финно-угроведение. 1995, № 1, с.3-9. В этом номере журнала опубликованы также решение конференции и основные доклады.
63. Сануков Ксенофонт. Восьмой международный конгресс финно-угроведов // Финно-угроведение. 1995, № 3-4.
64. Сануков Ксенофонт. Финно-угры и финно-угроведение: новые горизонты (От редактора)// Финно-угроведение. 1994, N-1.
65. Прибалтийско-финские народы: история и судьбы родственных народов. Ювяскюля, 1995. (Оригинал на финском языке - “ Itamerensuomalaiset”, 1995).
66. Юрченков В.А. Хронограф, или повествование о мордовском народе и его истории. Саранск, 1991; Степанов А. Государственность древних мари// Марий Эл: вчера, сегодня. завтра. 1995, №1. Утверждение В.Юрченкова о существовании древне-мордовского государства справедливо подвергнуто критике Н.Ф.Мокшиным (См.: Этнографическое обозрение. 1992, № 6, с.150).
67. Жизнь национальностей. 1993, №2, с.63.
68. Зеленин Д.К. Восточнославянская этнография. М., 1991, с.34.
69. Сануков К.Н. Проблемы истории и возрождения финно-угорских народов России. Йошкар-Ола. 1994, с.13.
70. Московские новости, №5, 4 -11 февраля 1996 г., с.8.
71. Полное собрание русских летописей. Т.Х. М., 1965. - С.94-95.
72. Kolga Margus, Tonurist Igor, Vaba Lembit, Viikberg Yuri. Vene impeeriumi rahvaste Punane Raamat. Tallinn, 1993.
73. Гришкина М.В. Удмурты. Этюды из истории 1Х-Х1Х вв. Ижевск. 1994.
P.S.
Из статьи А.Аверина “Великая Суоми стремится к Енисею”
(газета “Век”, 1999,8-14 октября)
Мусульманский юг России - не единственное слабое звено федеративной системы страны. Окончательно ослабевший центрпобуждает автономии других регионов Российской Федерации к самоопределению и поиску политических ориентиров за ее пределами. Наиболее характерные в этом смысле автономные образования народов финской группы восточной части Европейской зоны России: Мордовия, Марий Эл, Удмуртия, Республика Коми. Выбор их симпатии объективно пал на страны, находящиеся в числе геополитических недоброжелателей России: это Венгрия - член НАТО, Эстония - кандидат в члены НАТО и становящаяся все более претенциозной Финляндия, где отчетливо звучат призывы к созданию великой страны Суоми от Ботнического залива до Енисея.
Из интервью начальника Управления Федеральной Службы Безопасности РФ
по Республике Марий Эл Н.Долгополова
(“Марийская правда”, 2000, 5 августа)
Иностранцы нами интересуются, и достаточно серьезно! Марий Эл очень интересна нашим “коллегам” как минимум по двум вопросам. Первый: коренное население республики представляет финно-угорскую группу. Какая связь? А вам примера Чечни мало? В последние годы мы пресекли целый ряд попыток и финнов, и венгров, и особенно эстонцев использовать финно-угорские связи в нагнетании обстановки внутри республики, спровоцировать сепаратистские настроения вплоть до отделения республики от России.